Подняв ладонь, она долго смотрела на лениво скользящий сквозь пальцы оранжево-желтый свет. Мы молчали, каждый о своем. За нас говорили на незнакомых, напевных наречиях уличные прохожие, глухо гудели машины на оживленном перекрестке и беззаботно смеялись пробегающие мимо дети.
Наконец она опустила усталые, выцветшие до грязно-серого глаза, и тихо, чеканя согласные, произнесла:
- Ты думаешь, что нынешняя свобода - это мой подарок тебе. Но это не так. На самом же деле свобода не принимается в дар; ее выжигают тавром на податливом теле. Ею клеймят. Ты мне не поверишь, но тебе было бы намного проще, будь ты связан по рукам и ограничен. Были бы элементарные "костыли", так изводившие тебя раньше, но в то же время - обеспечивающие такой нужной поддержкой. А сейчас их нет. Вообще ничего нет. И ты стоишь, один на раскаленной солнцем добела крыше высотки, без страховочных тросов и крюков, без парапетов и оград - и что есть сил вглядываешься в распластавшийся внизу город. И твоя свобода исчисляется лишь временем, за которое ты решишься построить себе там, наверху очередные железные поручни. Рамки существуют для того, чтобы людям не было страшно. Но пока ты этого не понял - радуйся. И смейся от упоения вседозволенностью.
Не принимайте всерьез, это только обрывочный словесный блуд.